Открытое письмо послу Казахстана в США г-ну Е. Идрисову

Господин посол,

С большим интересом ознакомился с распространяемым возглавляемым Вами посольством информационным бюллетенем, который выходит под заголовком «Республика Казахстан – ОБСЕ».
Один из его выпусков большей частью посвящен моей скромной персоне, точнее моему уголовному делу. Судя по объему и детализации, составлявшие его сотрудники, видимо, получили полную копию материалов уголовного дела и постарались ответить на все озабоченности международных правозащитных организаций, наблюдателей, представителей ОБСЕ, Европейского союза, правительств ряда государств в связи с нарушением принципов справедливого судебного процесса в моем деле.

Хотя этот выпуск подготовлен в сентябре прошлого года, он продолжает активно распространяться руководимым Вами посольством в официальных кругах и среди англоязычной международной общественности.
Дочитав этот материал до конца, я посчитал необходимым написать ответ и максимально его распространить, поскольку даже трудно определить, чего в этом выпуске больше: юридической безграмотности, передергивания фактов или откровенной лжи.
Посольством была составлена целая таблица из 13 пунктов, которая по замыслу составителей должна была продемонстрировать обоснованность и законность вынесенного мне приговора.

Попробую, следуя той же схеме, ответить по основным пунктам.

1. Посольство утверждает, что автотехническая экспертиза установила, что если бы в момент, когда я был ослеплен (в течение 2.71-3 секунд), применил бы экстренное торможение, то избежал бы наезда на пешехода, который шел со скоростью 5.7 км в час (как установила медицинская экспертиза), и если бы я затормозил вовремя, то пешеход бы еще дальше ушел от приближающейся машины на безопасное расстояние.

Не знаю даже с чего начать, отвечая на это совершенно ложное утверждение, тем более что именно оно лежит в основе моего обвинения.
Во-первых, я вообще не был ослеплен! Ослепление - это конкретный медицинский термин, означающий, что человек из-за яркого света теряет зрение и ему нужно продолжительное время для его восстановления (согласно справочной литературе - от нескольких до десятков секунд). На расстоянии 100-150 метров от встречных автомашин (2-3 секунды движения при встречном разъезде), даже если они не переключают дальний свет фар на ближний, невозможно стать ослепленным. Нет таких автомашин и таких фар, которые на таком расстоянии могут ослепить.
Сторона защиты в судебном процессе ходатайствовала о проведении эксперимента, в ходе которого было бы установлено, можно ли ослепить меня на расстоянии 100-150 метров. Мы предлагали смоделировать на местности все условия (ночь, расстояние, встречные автомашины и т. д.) и провести эксперимент. Нам отказали.
Посольство, полагаю, намеренно утаило, что в материалах дела есть медицинская экспертиза Казахского института глазных болезней. Специалисты этого института провели по назначению дознавателя полное обследование состояния моего зрения и установили, что в очках у меня стопроцентная острота зрения, никаких отклонений нет, в том числе и в отношении склонности к ослеплению. Установить, мог ли я быть ослеплен, они не смогли по причине отсутствия достоверных фактических данных, а именно расстояния, яркости фар, степени загрязненности оптики и т. д.
Кто же решил, что я был ослеплен? Дознаватель! Специалисты в области глазных болезней не смогли сделать вывод о моем ослеплении, а дознаватель смог. Именно он передал экспертам автотехнической экспертизы данные, что за 100 метров до встречных машин я был ослеплен.
Откуда дознаватель взял эти данные? А ниоткуда, сам додумал. Во всех моих показаниях я говорю, что за 100-150 метров до встречных автомашин, ехавших на дальнем свете фар, у меня стала ухудшаться видимость.
Видимость дорожного полотна ухудшается в сумерки, ночью, в дождь, туман, а также и при свете фар встречных автомашин. Причем, если встречные машины не переключают дальний свет на ближний, то видимость ухудшается настолько, что в момент разъезда практически ничего не видно. Но это состояние не является ослеплением, длится менее секунды и немедленно прекращается после разъезда. С этим состоянием сталкиваются практически все водители на загородных трассах. И при достаточном опыте и предусмотрительности, притормаживая и контролируя движение своей машины, чтобы не выехать на обочину, водители осуществляют встречный разъезд и движутся дальше. Именно об этом ухудшении видимости я и говорил во всех своих показаниях.
При подобных ситуациях никто не применяет экстренного торможения, так как никакого ослепления обычно нет, никакой аварийной ситуации нет. Экстренное торможение в этом случае само по себе может создать аварийную ситуацию, создавая угрозу встречным автомашинам, а также автомашинам, едущим сзади, да и своим пассажирам тоже.
В Правилах дорожного движения существует требование, чтобы при встречном разъезде водители автомашин за 100-150 метров переключали дальний свет фар на ближний во избежание ослепления водителей встречных машин.
Это связано с тем, что при дальнейшем сближении автомашин, за 30-50 метров ослепление - в отдельных случаях, а не как правило - возможно, если свет фар, который направлен на дорожное полотно, попадет прямо в глаза водителя встречной автомашины. Это происходит при встречном разъезде с большегрузным автотранспортом, где фары расположены на значительной высоте, с автомашинами, использующими «галогенки», а также при езде по трассе с подъемами и спусками, когда в какой-то момент дальний свет фар встречной автомашины попадает прямо в глаза. Именно для ситуации, когда наступает состояние ослепления, правила дорожного движения и предусматривают требование принять меры к торможению и полной остановке автомашины, не меняя полосы движения.
По существу, ослепленный водитель не по своей вине, а по вине водителя встречной автомашины, нарушившего правила, оказывается в экстремальной, аварийной ситуации. Требования правил дорожного движения о торможении с последующей остановкой оправдано, поскольку водитель в этой ситуации ведет машину вслепую, не контролируя полосу движения. Водитель должен начать торможение, а также найти вслепую кнопку аварийной остановки на приборной доске, чтобы предупредить водителей встречных и попутных автомашин, едущих сзади, об аварийной ситуации. При этом торможение не должно быть экстренным, резким, поскольку в этом случае, да еще и при езде вслепую, существует реальная угроза разворота автомашины, ее переворачивания, выезда на обочину или в кювет и т. д.
То есть если водитель в этой ситуации сохранит хладнокровие, он должен пытаться медленно тормозить, не поворачивать руль, по возможности найти на приборной панели кнопку аварийной остановки и нажать ее. Потом остановиться и ждать, когда зрение восстановится полностью.
Ничего подобного в моей ситуации не было, поскольку не было ослепления, а значит, необходимости торможения, восстановления зрения и т. д.
По существу, дознавателю для доказательства моей вины было необходимо, чтобы я был ослеплен и ослеплен именно за 100 метров.
Если я не был ослеплен, то я не нарушал правил дорожного движения тем, что не тормозил и не останавливался. А если допустить, что я был ослеплен, но не за 100, а за 30-50 метров, то у меня, используя расчеты экспертов, не было технической возможности избежать наезда на пешехода, даже применяя экстренное торможение.
Именно поэтому дознаватель и представил экспертам государственной экспертизы исходные данные: водитель был ослеплен за 100 метров до встречного транспорта. На основании представленной дознавателем информации эксперты приняли как факт мое ослепление за 100 метров и рассчитали по формуле, что если бы я экстренно затормозил на расстоянии 100 метров от встречных автомашин, то не доехал бы до пешехода.
Почему мне следовало тормозить, и даже экстренно? Экстренное торможенное по правилам применяется только для предотвращения ДТП. У меня не было никаких оснований для такого торможения, потому что за 100 метров до встречного транспорта, я не видел, не мог видеть пешехода. Согласно проведенному эксперименту видимость дорожного полотна в ближнем свете фар моей автомашины – чуть более 50 метров.
Если бы экспертиза была объективной, она исходила бы из постепенного ухудшения видимости со 100-150 до 30-50 метров до встречных автомашин, учла бы расстояние от места наезда до места остановки моей автомашины и другие данные схемы дорожно-транспортного происшествия. Вывод о том, что я не нарушал правил дорожного движения и не имел технической возможности избежать наезда на пешехода, был бы очевиден.
Это, кстати, подтвердила независимая экспертиза, выполненная российскими лицензированными экспертами, специалистами-автотехниками с более чем 25-летним стажем работы по специальности. Еще одна независимая экспертиза была проведена казахстанским специалистом, одним из авторов методики, по которой проводятся автотехнические экспертизы в Казахстане. Ее выводы поставили под сомнение экспертизу, на которой основано обвинение, именно в связи с нарушением методики проведения таких экспертиз.
Во-вторых, никакая медицинская экспертиза не устанавливала, что пешеход двигался со скоростью 5.7 км в час. Что установила медицинская экспертиза, так это то, что в момент наезда пешеход находился в движении по проезжей части дороги, спиной к приближающейся автомашине. А откуда взялись 5.7 км в час? Опять от дознавателя. Он в своем постановлении указал, что согласно данным Ленинградского научно-исследовательского института средняя скорость движения пешехода – 5.7 км в час. То есть «средняя температура по больнице - 37.5 градуса»! Какое это имеет отношение к конкретному пешеходу, конкретного возраста, состояния здоровья и т. д. в конкретной ситуации - понять невозможно. Так же как и невозможно, исходя из самых простых научных методик, использовать эту величину для каких-либо серьезных расчетов.
Кроме того, встречный разъезд в данной ситуации происходит в течение 2 секунд, за которые пешеход, даже со скоростью 5.7 км в час, пройдет около 3 метров. Трудно представить, что это будет иметь принципиальное значение для оценки данного ДТП, учитывая, что за это же время автомашина со скоростью 80-90 км в час (с которой двигался мой автомобиль) проезжает более 50 метров.
То есть при объективном расследовании, дознаватель должен был прийти к очевидным выводам, что из-за того, что встречные автомашины не переключили дальний свет на ближний, у меня ухудшилась видимость дорожного полотна. Моей главной задачей было обеспечение безопасного разъезда со встречными автомашинами. В это время никакого пешехода я не видел, и видеть не мог, так же как и не мог предположить его нахождения ночью на трассе, где нет никаких предупреждающих или запрещающих знаков. В момент окончания встречного разъезда я увидел пешехода, но у меня не было никакой технической возможности избежать наезда. Если бы пешеход не нарушил правила дорожного движения и не вышел ночью на трассу там, где движение пешеходов запрещено, я бы без всяких проблем продолжил свое движение, а он остался бы жив.
К этим выводам можно придти, если пользоваться объективной информацией, беспристрастно исследовать обстоятельства ДТП и непредвзято вести расследование.
В моем случае выводы зависели от цели.

2. Посольство утверждает, что в постановлении дознавателя от 28 июля 2009 г., где он определяет мой статус как подозреваемого, не информируя меня об этом до 14 августа 2009 г., допущена простая техническая ошибка, которая была исправлена того же 14 августа 2009 г., когда мне было предъявлено обвинение.

Во-первых, никто никаких исправлений в датах на этом документе не делал ни 14 августа 2009 г., ни когда-либо еще. При ознакомлении стороны защиты с материалами дела 15 августа 2009 г. нами были скопированы (при помощи ксерокса и цифрового фотоаппарата) все материалы дела. Никаких исправлений на постановлении от 28 июля 2009 г. нет.
Во-вторых, конечно, все мы делаем ошибки, в том числе технические, и дознаватель - не исключение. Однако если это техническая ошибка, то она сделана в важнейшем процессуальном документе, а сделавшее ее должностное лицо (дознаватель) не понес никакого наказания за небрежность или халатность. Ни предупреждения, ни выговора, ни понижения по службе. Во всяком случае, никакой официальной реакции на «техническую ошибку».
А в-третьих, есть целый ряд оснований поставить под сомнение это утверждение посольства:
- дата 28 июля 2009 г. указана в постановлении не в одном месте;
- процессуальные документы подшиваются в уголовное дело по мере их собирания, проведения следственных действий и т. д. Постановление от 28 июля 2009 г. подшито в материалах уголовного дела как раз по хронологии до документов, датируемых 29 июля 2009 г.;
- после окончания предварительного расследования (дознания) составляется перечень документов в материалах уголовного дела по листам. В этом перечне постановление от 28 июля 2009 г. находится в хронологическом соответствии с этой датой;
- после завершения предварительного расследования (дознания) конкретным дознавателем материалы уголовного дела поступают на визирование его начальству и затем в прокуратуру. Ни руководство отдела дознания Алматинской областной дорожной полиции, ни прокуратура Балхашского района Алматинской области не устраняли «техническую ошибку», что означает, что они либо вообще не знакомились с материалами уголовного дела, из которых следует, что с 28 июля по 14 августа 2009 г. я проходил по делу свидетелем, а не подозреваемым, либо они были убеждены, что постановление от 28 июля 2009 г. вынесено именно в этот день.
Так что есть все основания полагать, что никакой технической ошибки не было, а было намеренное введение в заблуждение подозреваемого относительно его действительного процессуального статуса.

3. Посольство утверждает, что ходатайства защиты на стадии дознания были отклонены обоснованно, поскольку не было никакой необходимости в проведении повторной экспертизы, так как все данные были получены из схемы дорожно-транспортного происшествия, моих показаний и показаний моего пассажира. Кроме того, было доказано, что я «нарушил Правила дорожного движения, не смог включить аварийные огни и принять меры к снижению скорости». А прокуратура, получив мои ходатайства уже после того, как передала материалы дела в суд, должна была направить эти ходатайства напрямую в суд.

В передергивании фактов руководимое Вами посольство не знает границ.
Если сотрудники посольства внимательно читали наши ходатайства, то они должны были выяснить, что повторную, причем еще и комиссионную, экспертизу мы требовали именно потому, что, находясь в статусе свидетеля на момент назначения экспертизы, я был лишен возможности отвода эксперта и постановки своих вопросов перед экспертами, на что имел полное право согласно казахстанскому уголовно-процессуальному законодательству. Что в наших последующих ходатайствах мы указывали на фальсификацию дознавателем исходных данных, направленных для проведения экспертизы. Что существуют две независимые экспертизы, которые приходят к совершенно противоположным выводам по отношению к экспертизе, на которой построено обвинение. Что результаты этих экспертиз как минимум указывают на необходимость проведения повторной экспертизы, а как максимум – непризнания результатов официальной экспертизы в качестве единственного доказательства моей виновности.
Сотрудники посольства должны были также установить, что никаких упоминаний о том, что я не смог включить аварийные огни или снизить скорость ни в обвинительном заключении, ни в приговоре нет. Откуда посольство это взяло, даже предположить не могу.
Ни в моих показаниях, ни в показаниях моего пассажира нет никаких «достоверных», как утверждает посольство, доказательств моей виновности. Я все время показывал, что из-за дальнего света фар встречных машин у меня, как и у всех водителей, было ухудшение видимости, и что никакого ослепления у меня не было, поскольку сразу после встречного разъезда я ясно увидел пешехода на расстоянии, которое, к несчастью, не позволяло мне технически избежать наезда. А мой пассажир, который никогда в жизни не водил автомашину (у него нет, и никогда не было водительских прав), показывал, что очень не любит, когда ночью ему в глаза слепит дальний свет фар встречных автомашин, и он закрывает глаза. Поэтому он, когда открыл глаза, вообще не видел пешехода, а только какую-то тень, которая, как ему показалось, появилась сбоку.
Дознаватель предъявил мне обвинение 14 августа 2009 г. - в пятницу, дал ознакомиться с материалами уголовного дела 15 августа 2009 г. - в субботу, получил от нас ряд ходатайств по результатам ознакомления 18 августа 2009 г. - во вторник, ознакомил нас с отказом в удовлетворении всех наших ходатайств 20 августа 2009 г. своим письмом с датой от 18 августа 2009 г.
При этом того же 18 августа 2009 г., до ознакомления нас со своим отказом в наших ходатайствах, дознаватель передал дело в прокуратуру. Прокуратура, имея одну жалобу на действия дознавателя еще от 18 августа 2009 г., две жалобы от 20-го, в тот же день передала дело в суд, нарушив требование закона не передавать дело в суд до рассмотрения по существу жалоб на действия органа дознания.
Все это подробно изложено в наших жалобах и ходатайствах, представленных суду.

4. Посольство утверждает, что все ходатайства защиты были правильно отклонены, поскольку суд посчитал их необоснованными.

Посольство никак не комментирует тот факт, что были отклонены практически все ходатайства защиты, что суд не привел ни одного довода, почему важнейшие ходатайства защиты отклонены, что не были допрошены свидетели стороны защиты (эксперты), что не были приобщены к материалам дела и рассмотрены экспертные заключения, полученные в полном соответствии с правами защитников, что для всех международных наблюдателей и экспертов в области уголовного правосудия, участвовавших в ходе судебных разбирательств в суде первой и апелляционной инстанций, важность этих ходатайств не вызывала сомнений (см. Отчет Международной комиссии юристов по наблюдению за ходом апелляционного обжалования приговора Е.Жовтису от 11 марта 2010 г.).

5. В преамбуле к таблице посольство утверждает, что не все родственники погибшего согласились с примирением и были те, кто настаивал на уголовном преследовании и наказании меня, а прекращение дела в связи с примирением было невозможно, поскольку я не признавал свою вину

Для сведения сотрудников посольства, не обладающих юридическим образованием, сообщаю, что согласно действующему законодательству при гибели человека потерпевшими могут быть признаны его близкие родственники. В круг близких родственников входят супруг (супруга), дети, внуки, родители, бабушки, дедушки, полнородные и неполнородные братья и сестры. Для признания потерпевшим юридически недостаточно быть близким родственником, необходимо вынесение соответствующего постановления следователя (дознавателя) или суда о признании его потерпевшим. Согласно соответствующему нормативному постановлению Верховного суда РК близкие родственники погибшего могут быть признаны потерпевшими все или некоторые, или один из них, что предполагает, что он представляет интересы всех. Именно с признанными потерпевшими лицами и осуществляется примирение, возмещение вреда и т. д. В этом случае предполагается, что примирение и возмещение вреда состоялось со всеми остальными близкими родственниками.
Постановлением органа дознания потерпевшей по этому делу была признана мать погибшего. Поэтому именно она должна была выражать мнение о моем уголовном преследовании, согласии на компенсацию и ее размере. Что она и сделала в заявлениях в орган дознания от 6 августа 2009 г., принятом судом первой инстанции, и повторном заявлении в суд апелляционной инстанции от 7 октября 2009 г., указав, что просит не возбуждать против меня уголовное дело, и что ею полностью получено возмещение вреда.
Поэтому мнение остальных родственников погибшего, тем более не являющихся близкими, с человеческой, эмоциональной точки зрения, конечно, очень важно, но с юридической - никакого значения для прекращения дела в связи с примирением сторон не имеет.
Согласно действующему законодательству для прекращения дела в связи с примирением сторон необходимо три условия: дело должно быть небольшой тяжести, потерпевшее лицо должно быть согласно с примирением и нанесенный вред должен быть возмещен. Все три условия в моем случае были выполнены.
Действительно, при наличии всех этих условий дознаватель или суд должны спросить обвиняемого: согласен ли он на прекращение дела по нереабилитирующим основаниям и если - нет, продолжить уголовный процесс.
Во-первых, вообще ни орган дознания, ни суд не спрашивал моего мнения о возможности прекращения дела в связи с примирением сторон.
Во-вторых, я в полном соответствии с законом пытался доказать свою невиновность.
И, в-третьих, даже не признав мои доводы убедительными, суд, в соответствии с нормативным постановлением Верховного суда, мог вынести обвинительный приговор и прекратить дело в связи с примирением сторон, освободив меня от наказания, уже не спрашивая моего мнения о необходимости продолжения расследования или судебного разбирательства.
Однако суд этого не сделал.

6. Посольство приводит статистику, что за первую половину 2009 г. из 176 уголовных дел по обвинению в нарушении правил дорожного движения, повлекших гибель людей, в 136 случаях виновные были приговорены к лишению свободы от 1 года до 10 лет. Также указывается, что в результате моих действий погиб человек, что и предопределяет наказание.

Во-первых, по ч. 2 ст. 296 Уголовного кодекса РК максимальное наказание - 5 лет лишения свободы, а я был приговорен к 4 годам, то есть почти по максимуму.
Во-вторых, к максимальному или близкому к максимальному сроку по данной статье приговариваются при отягчающих обстоятельствах: нарушении правил дорожного движения в состоянии алкогольного опьянения, наезде на пешеходном переходе, обочине или тротуаре, совершении двойного обгона, выезде на встречную полосу и т. д., то есть при грубых нарушениях правил дорожного движения. Ничего подобного в моем случае не было. Я был трезв, допустимую скорость движения не превышал, на обочину или на встречную полосу не выезжал и т. д.
В-третьих, главный вопрос - не строгость наказания, а наличие вины. Уголовное право Казахстана предусматривает такое понятие как «невиновное причинение вреда». То есть вред есть - человек погиб, а вины нет, потому что водитель не нарушал правил дорожного движения, не мог предвидеть дорожно-транспортное происшествие и не имел технической возможности избежать наезда на пешехода.
Более того, казахстанское уголовное законодательство предусматривает уголовную ответственность и пешехода за нарушение правил дорожного движения, повлекшее гибель людей.
Ни орган дознания, ни прокуратура, ни суд вообще не оценивали действий пешехода, грубое нарушение Правил дорожного движения которое, по существу, и привело к дорожно-транспортному происшествию со столь трагическими последствиями.
Поэтому гибель человека - это трагедия, это несчастье, но произошло оно не в результате моих неправильных действий, а в результате трагического стечения обстоятельств, которые ни предвидеть, ни предотвратить я не мог.

Наконец, хочу задать Вам два вопроса, которые, наверное, останутся риторическими.

Подобной тенденциозной подборки и передергивания фактов, распространения откровенной неправды «удостоился» только я или это такая практика посольства Казахстана в США по отношению ко всем политически чувствительным вопросам: положению оппозиции и независимых СМИ, религиозных меньшинств и заключенных, делам Есергепова и Джакишева, партии «Алга» и газеты «Республика», праву на мирное собрание и справедливые выборы, Закону об Интернете и т.д.?

И второе. Неужели Вы серьезно полагаете, что в 21-м веке после распада Советского Союза с его «железным занавесом», при наличии пока еще независимых СМИ и правозащитных организаций, зарубежных журналистов и наблюдателей на уголовных процессах, международных организаций и т. д., свободного перемещения граждан и мгновенного обмена информацией по каналам Интернета, возможно в «лучших» традициях советского прошлого подменять информацию пропагандой и надеяться, что это будет воспринято как единственно верная интерпретация фактов?

Без уважения к сотрудникам посольства, подготовившим справку по моему делу,

Евгений Жовтис,
г. Усть-Каменогорск,
учреждение ОВ 156/13.